Живой

валдич · Добавлено: Вс Сен 05, 2021 17:06

Отрывок из главы-Фрегат.Эпизод-Казнь заговорщиков.

Толпа на площади вокруг Лобного места тем временем росла, ширилась. Раздался бабий плач и стенания. Патриарх Иоаким вышел пешком с посохом из ворот Спасской башни и направился к помосту, на который уже привели пятерых узников.
По дороге патриарх наткнулся на карету Меньшикова. Заметив приближение Иоакима, Алексашка захлопнул дверку и опустил занавеску на стекло.
Ему сейчас совершенно не хотелось выслушивать нравоучения этого старика. Который к тому же, сноровит просить прошения о помиловании.
— Дескать, Александр Данилович ты же первый друг государя нашего, яви христианское милосердие и сострадание.
— Нет уж, сами замышляли, сами и расхлебывайте, —злорадно ухмыльнулся Меньшиков.
Но патриарх прошел мимо кареты. Никчемный денщик, хоть и близкий к царю его не интересовал.
Патриарх шел к заговорщикам.
Бывший стольник Федор Пушкин стоял первым от палача. Набрав в грудь воздух, он растерянно озирался по сторонам, словно ища кого-то в толпе. Кого-то очень важного для себя.
Он окинул взглядом Кремль с его соборами и церквами, перевел взгляд на московские слободки.
Из его глаз выкатилась крупная скупая слеза.
На помост залез бирюч со свитком царского указа. Тонкие перемычины лестницы трещали и гнулись под его весом.
Он кряхтя, подошел к краю помоста и развернул свиток указа
. Быстро пробежав по нему глазами, он прокашлялся и начал читать: — По велению его царского Величества Государя Российского и Московского Петра Алексеевича Романова за измену и заговор против его царского величества: боярин Феодор Пушкин, боярин Алексей Соковнин, дворянин Иван Цыклер, стрелецкий сотник Демка Щемягин, стрелецкий сотник Коська Вертыгин приговариваются к смертной казни через отсечение головы.
Толпа охнула и затихла.
Бирюч продолжил: — Имущество их остается в семье, учитывая прежние заслуги перед государством, однако только половина.
— Половина, — повторно проговорил бирюч, словно боясь ошибиться. Вторая же половина переходит в казну.
— В казну, — он обвел тяжелым взглядом площадь.
Бирюч свернул свиток и махнул рукой, направляясь обратно к ступеням лестницы. Раздался бой барабанов.
Палач снял с лезвия топора кожаный чехол и воткнул топор в чурку. Федора Пушкина подтолкнули к плахе.
— Сам пойду! — ответил Федор, пытаясь оттолкнуть от себя стрельцов. Он положил голову на плаху, на секунду закрыл глаза, а открыв, вновь посмотрел в толпу.
— Федя! — раздался протяжный женский крик.
— Феденька!
Федор на секунду поднял голову и кивнул в ответ. Палач нанес удар. Голова бывшего стольника покатилась по кривым, не струганным доскам к большой корзине из ивовых прутьев, стоящей у края помоста.
По деревянному чурбаку к доскам помоста устремились тонкие ручейки алой крови.
Урядник брезгливо отступил, не желая запачкать в этой крови свои новые сафьяновые сапоги.
Веки на отсеченной голове еще дергались, губы шевелились, словно шепча свои последние слова московскому люду.
Палач склонился к голове пытаясь прислушаться к тому, о чем шепчут эти мертвые губы. — Не виновен, говоришь? — криво усмехнулся палач. Господу об этом расскажешь! Мое дело сторона. Губы затихли.
— Следующий! — крикнул палач.

Толпа загудела и заревела. Где-то из нее посыпались проклятья. Патриарх утер платком слезы и опустил глаза.
Меньшиков стукнул кулаком по передней стенке кареты и крикнул кучеру: — Поехали. Царева воля исполнена.

Алексей Соковнин подошел к плахе. Сняв нательный крест, он завернул его в белую тряпицу и положил на доски. Он видел глазами сына. Митяй стоял в первых рядах, смотря как отец, целует и снимает крест, как он бережно и спокойно заворачивает его в тряпицу и кладет на помост.
Больше всего сейчас Митяю хотелось бы иметь подле себя пушку. Ударить по караульным и перекинуть отцу саблю. Но его руки и ноги не слушались, его охватило какое-то непонятное оцепенение, перемешавшееся с чувством обиды и гнева.
Боярин Широковатый и стрелецкий старшина Емельян Федотович Басаргин предпочли не приближаться к месту казни, наблюдая за всем с моста у Спасских ворот.
Басаргину был ясен исход мероприятия заговорщиков, их судьба не особо волновала его. Другое дело, его собственная. Софья очередной раз проиграла, пусть даже чужими руками. Какая разница для него, кто на Москве царем, его дело маленькое. Забили вновь барабаны, и окольничий Соковнин положил голову на плаху. Передние ряды посадских мужиков, все больше проникаясь накаляющейся обстановкой, стали теснить ряды ограждения из стрельцов. Посадским было плевать на бояр заговорщиков.
Но вид свежей крови и отрубленных голов, пробуждал в них что-то животное. Да и сами стрельцы в оцеплении стали заметно нервничать и дергаться, награждая посадских ударами прикладов пищалей.
Толпа заревела от запаха смерти неистовом реве, что сейчас раскинул свое дьявольское покрывало над Лобным местом.
— Нужно заканчивать быстрее, — поторопил урядник палача. Смотри, как толпа опьянела от крови.
Не ровен час, что снесет тут все к чертям. Палач молча кивнул и поднял топор, который со свистом опустился на непокрытую шею бывшего сокольничего Соковнина. Семка заревел. Его внутреннее напряжение вырвалось наружу потоками слез. К плахе тут же подвели Цыклера, сорвали рубаху, и обнажив тело, положили на место Соковнина. Цыклер начал вертеть головой, последний раз пытаясь взглянуть на близких.
Но палач резким движением руки зафиксировал его голову на чурбаке и рявкнул: — Лежи давай, развертелся он тут. Он сделал замах и опустил лезвие топора на шею Цыклера. Голова глухо шмякнувшись о доски, покатилась к корзине.
— Лютует царь, — крестясь, пробормотал Широковатый. Власть свою показывает. Оно и есть с чего.
— Ты о чем Иван Саватеич? — спросил Басаргин.
Широковатый утер слезу и пробормотал: — Да все о том же Емельян Федотович. Не забыл Петр смуту боярскую, как бежал с братом и сестрой в Троице-Сергиеву Лавру. Басаргин понимающе кивнул и добавил: — И до нас руки царя дотянутся. Дай срок.
Он отвернулся от Широковатого и уставился на место казни.
— Знаешь, что Емельяша, — Широковатый положил свою толстую ладонь на плечо старшине. Ты рано-то не бойся.
Разговор у меня к тебе серьезный имеется. Басаргин удивленно повернулся к боярину: — Вот как?
— Опять смуты, да заговоры?
Широковатый улыбнулся: — Хватит уже с заговорами. Нужно жизнь с нового листа начинать. Басаргин непонимающе посмотрел на боярина: — Это как же?
Широковатый был на удивление спокоен и холоден. Он словно знал что-то такое, чего ему сыскарю Басаргину, пока было недоступно для понимания. Широковатый подмигнул старшине левым глазом и достал из-за пояса кошель.
— Галеру торговую покупать буду, —
мечтательно произнес Широковатый. Сына к царю в обучение иноземное отдам. От этих слов боярина у Басаргина глаза полезли на лоб. Он и представить себе не мог, что этот толстый, матерый прощелыга вот так вот легко переметнется на другую сторону.
—И что же царь? — все еще не веря словам Широковатого спросил старшина.
— Петр Алексеич сам просил. Ну не меня, а всех бояр, кто России службу сослужить хочет. Собрать деньги и детей отдать в обучение. А вот те супротив заговор устроили вот и расплатились сполна. Широковатый еще раз взглянул на казнь.
— Шире надо мыслить, шире Емельян Федотович, — усмехнулся боярин. Времена нынче другие.
— А я и вижу, вишь ты, как ловко перевернулся, — процедил Басаргин.
— И как же ты в верности своей царя
убеждать собрался?
Широковатый прищурился: — Бороду сбрею, все рано царь обрежет.
— Вот как, — усмехнулся старшина. Ну, а я-то тебе для чего понадобился?
Широковатый взял Басаргина под руку: — Хватит Емельяша прошлым жить, есть у меня предложение к тебе: быть начальником и распорядителем на новой верфи.
Басаргин чуть не поперхнулся от этих слов боярина.
— А служба, как же и Москва?
Широковатый махнул рукой: — А куды твоя Москва денется, да и служить кому найдется.
Неожиданно со стороны помоста с плахой раздался пронзительный крик и стон.
—Что это? — Широковатый испуганно обернулся.
Через стрелецкое оцепление пробивалась лихая ватага простолюдинов. В руках у них были топоры и железные вилы. Оцепление отбивалось деревянными прикладами, ожидая команды на изготовь.
— Кого это там освободить решили? — Широковатый спустился с моста, стремясь подойти ближе к оцеплению, и рассмотреть нападавших на караул.
— Куда ты прешь? — схватил его за воротник кафтана старшина. Чернь лютует.
— Пошли отсюда, ни дай Бог свалка начнется. Палач уже закончил казнь, обтер лезвие топора тряпицей и закрыл корзину с отрубленными головами. Толпа продолжала бесноваться и кидаться на оцепление из стрельцов. Уряднику это надоело и он скомандовал на боевое построение.
Толпа отхлынула, увидев стрельцов с пищалями на изготовку.
— Ступайте по домам! — выкрикнул он с помоста. Все уже кончено. Он развернулся и пошел к
лестнице, на ступенях которой бурыми пятнами засохла кровь недавно казненных заговорщиков.

О как уже получается!